© игумен Варлаам (Борин), 2016

© Софья Липина, иллюстрации, 2016

© «Время», 2016

* * *

Лягушка-царь

Жил на Верхних прудах Головастик. С малых своих – если говорить о лягушачьем веке, то дней – считал он себя особенным и оттого был очень заносчивым. Что́ заставляло его превозноситься над другими головастиками и лягушатами, не очень понятно. Однако он не упускал повода посмеяться над другими, выказать себя с наиболее выгодной стороны и унизить других.

Когда вырос и превратился в Лягушонка, он стал ещё более самоуверенным. Ловко нырял, быстро плавал, скакал через луг к Нижним прудам и всё, что попадало в поле его зрения, подвергал немилосердной критике.

– Мы живём на Верхних прудах, – разглагольствовал он. – Верхние пруды выше, чем Нижние, значит, и мы выше тех, кто населяет Нижние пруды.

Впрочем, свои Верхние пруды Лягушонок тоже не жаловал.

– Скукотища тут! То ли дело жизнь во дворце!..

И начинал представлять себя царём. Вот он прыгает по дворцу в золотой короне. На плечах у него зелёная с золотым отливом мантия. Придворные бегут за ним, придерживая мантию, высоко поднимая её на лестнице и переступая пороги. Вокруг него всё крутится, кипит, всем он раздаёт приказы и отчитывает тех, кто приказы исполняет нерадиво…

Так и мечтал он, пока не влюбился. Ему очень понравилась Жаба, жившая на Нижних прудах. Её буро-зелёная кожа была усыпана тёмно-коричневыми пятнами, словно бородавками, а рот был такой огромный, что каждому, кто ее видел, казалось, будто она его сейчас проглотит. Словоохотливому ухажёру очень интересно было с ней поболтать. Жаба была столь же искусной в разговорном жанре и не уступала Лягушонку в умении посмеяться над другими. Бывало, и он попадал на её острый язык, но это ему даже нравилось. Это взбадривало Лягушонка, и ему не приходилось искать повод для состязания в остроумии. Но чаще инициатором словесных баталий выступал сам.

– Ваши Нижние пруды совсем превратились в болото! Скоро в них не останется воды, и вам придётся перебираться к нам.

– Размечтался! – отвечала Жаба. – Скорее вода из Верхних прудов перетечёт к нам и вы переселитесь сюда.

– Нет, вода с Верхних прудов никуда не собирается перетекать. У нас тишь да гладь – Божья благодать. И рыбки плавают, и рыбаки по берегам сидят, – парировал Лягушонок.

Так они встречались и спорили, пока Жаба вдруг не исчезла.

«Куда она запропастилась?» – думал Лягушонок, не решаясь напрямую спросить у обитателей Нижних прудов.

«Ведь ты всё лучше других знаешь, – могли сказать они. – Что же ты к нам обращаешься?»

Несколько дней он держался, а потом стал как бы между прочим спрашивать про Жабу всех, кто ему встречался.

– Не видать тебе твою Жабу, – ответила ему всеведущая Выдра, старейшая обитательница прудов. – Она дерзко разговаривала с Болотной феей, и та заколдовала её.

«Если бы мою!» – грустно вздохнул Лягушонок. И чтобы заглушить в себе тоску по Жабе, стал ещё настойчивее мечтать о царском дворце. Уж там-то он забыл бы свою неудачную любовь. И что он к этой Жабе так привязался? Ведь, если честно, ни кожи, ни рожи… То есть наоборот, кожа да рожа… А там, во дворце, он утешился бы безмерной властью и нескончаемым выбором привлекательных особ.

Тучи комаров носились над Верхними и Нижними прудами, слабо утоляя растущий аппетит Лягушонка. Вот если бы он сидел за столом во дворце и вкушал царские яства!.. А тут эти комары-пустозвоны!.. Не успеваешь рот открывать, а в желудке всё равно пусто.

По берегам не только сидели рыбаки, но и бродили охотники с ружьями наперевес, выслеживая дичь. Они палили что есть мочи по бедным уткам, бекасам и крохотным вальдшнепам. А если дичь не попадалась, стреляли по чему придётся.

Однажды они подстрелили волшебного Селезня. К счастью, он выжил, но потерял способность летать.

– Что, старина, – фамильярно обратился к нему Лягушонок, – придётся тебе инвалидность оформлять?

– Ты, как всегда, прав, наблюдательный Луш, – доброжелательно ответил Селезень. – Но если бы ты нашёл большое перо из моего крыла и приладил его на место, я вновь смог бы летать.

– Где же я его найду? Ты в своём уме? Да легче иголку в стоге сена сыскать…

– А ты попробуй. Я ведь в долгу не останусь… Поплавай у спиленной бобрами осины, может, оно там где-то затерялось…

Тщеславный Лягушонок отправился на поиски, и вскоре они увенчались успехом.

– Вот твоё перо! – с гордостью победителя заявил Лягушонок, притащив его Селезню.

– Благодарю тебя! А теперь постарайся приладить его к моему правому крылу.

– Ты обещал…

– Не спеши. Как только перо будет на месте, сразу исполнится твоё самое заветное желание.

– Желание? Любое?

– Да, любое. Пожелаешь – можешь оказаться даже в царском дворце.

Лягушонок быстро смекнул, что Селезень – не простая утка, раз ему известно его заветное желание.

– Ладно, подставляй своё крыло, – согласился он.

И, как только приладил к крылу Селезня недостающее перо, тотчас очутился в царском дворце.

«Ёлки зелёные! – удивлялся он, оглядываясь вокруг. – Чудеса в решете!..»

Он медленно шлёпал по длинному коридору, не зная, в какую дверь войти. За ним, спадая с плеч, волочилась по дубовому паркету мантия. А на голове был какой-то непривычный предмет. Лягушонок потрогал его – это оказалась корона.

«Ничего себе! Вот это да!.. Впрочем, разве я не достоин…»

Тут к нему подскочили придворные и затараторили:

– Ваше величество, пожалуйте сюда!.. Ваше величество, пройдите туда!.. Вас ожидают в зале приёмов!..

Подхватив мантию, его ввели в просторную залу.

– Позвольте представить вам нашего нового царя, – торжественно объявил Главный распорядитель двора. – Луш Четырнадцатый!

– Да здравствует Луш Четыр-р-рнадцатый! – разнеслось по всему дворцу. – Виват нашему царю!

– Какой же это царь? – тихо произнёс министр финансов и законных операций. – Это же… обыкновенная лягушка.

– Ваше высокопревосходительство, – возразил ему министр культуры и культурных развлечений, – не торопитесь с выводами. Может, он просто так нарядился. Прикалывается, как говорит молодёжь. Не сесть бы нам в лужу…

– Да, – встрепенулся министр финансов, прикидывая, не проще ли ему будет управлять финансовыми потоками при таком необычном царе. – Виват ново… нашему царю! – Да здравствует Луш Четырнадцатый!

– Как вам наш новый царь? – подошёл к ним министр полиции и полезных доносов.

– Какой базар, гражданин начальник! – сострил министр культуры. – Новый царь выше всех похвал!

Но тут заиграла музыка, и никто никого уже не слышал. Все закружились в вихре танца. Фрейлины наперебой стремились пройти хоть круг с новым царём. Луш XIV подхватывал то одну, то другую красавицу и неутомимо скакал по всей зале, а в перерывах поглощал шампанское.

Царская жизнь закрутила Лягушонка, который за короткое время превратился в настоящего царя. Луш Четырнадцатый! Это звучит громко. И никто уже спорить с ним не посмеет… Хотя почему-то скучно становилось от этого. То ли дело Жаба! С каким удовольствием он поболтал бы сейчас с ней. Попикировался… Он ей слово – она ему десять. А здесь!.. Скука одна… Танцы-шманцы, бесконечное шампанское, от которого только живот пучит. Да ещё какие-то бумаги приходится подписывать: то один министр прётся со своими глупостями, то другой…

Да ещё всякие послы понаехали!

– Ваше величество, – появился откуда ни возьмись юркий секретарь, – проследуйте, пожалуйста, в зал переговоров. Послы Кастелянции уже прибыли.

– Послы? – с удивлением переспросил Луш Четырнадцатый. – Какой такой Кастелянции?

– Ну как же, ваше величество, я же вам вчера докладывал…

«Так, – соображал Лягушонок, – я во дворце, вроде как царь. Переговоры… Ну раз Селезень сделал меня царём, то должен был дать и разумение вести царские дела».

Луш Четырнадцатый успокоился и скачущей походкой вошёл в зал переговоров. Иностранные послы манерно раскланялись с царём.

Переговоры тянулись два часа кряду, и Лягушонок, вытирая батистовым платком вспотевший лоб, непрестанно думал о том, что ничего скучнее в его жизни не было. Ему хотелось побегать, попрыгать, хотелось оказаться на Нижних прудах… Но тут всех позвали к обеденному столу.

Царь сидел во главе и смотрел на придворных, гостей и каких-то расфуфыренных дам. По привычке начинал отпускать колкости в чей-нибудь адрес, ожидая остроумного ответа, а то и спора. Но на любое высказывание царя все присутствующие отвечали поклонами, улыбками и притворным смехом.

– Одно лицемерие, – буркнул Лягушонок себе под нос и углубился в поглощение обеда.

Он ел заливное из стерляди, жареного поросёнка с хреном, утку, запечённую с яблоками (уж не Селезень ли?!), пил разные настойки и заморские вина, что в конце концов привело к страшному отягощению утробы. Последний бисквит уже никак не лез в рот, но хозяин стола убедил себя, что должен откушать и его.

Едва живой, Луш выбрался из-за стола и проследовал в опочивальню. Его живот был набит так туго, что глаза вылезали из орбит.

Послеобеденный сон был так же тяжёл, как сам обед, отчего царь проснулся совсем не отдохнувшим и в ещё более дурном расположении духа.

Заскучал Лягушонок по-настоящему. Несмотря на постоянные обильные обеды, стал худеть. Всё чаще вспоминал Жабу, и никакие развлечения не выводили его из хандры.

– Царя надо женить, – предложил Главный распорядитель двора.

– Надо! – подтвердил министр полиции и полезных доносов, у которого была дочь на выданье. – Да только непонятно, какие у него вкусы.

– Вкусы вкусами, – вставил министр культуры и культурных развлечений, – а порядочная жена никогда не помешает. Опять же наследник нужен.

Невесты шли, что называется, косяком и были одна лучше другой. Но царь не только не проявил интереса, а слёг и даже порой бредил от жара.

– Жа… Жа… а-а! – звал он кого-то.

– Какую-то Жанну зовет, – недоумевали придворные лекари.

Делать нечего, стали искать Жанну. И нашли. Дева оказалась невиданной красы! Когда она появилась во дворце, все обомлели.

– Необыкновенно хороша! – с видом знатока сказал министр культуры и культурных развлечений. – Неужели такому… скользкому царю достанется?! – Оказывается, двор всё ещё смущался мыслями о том, что у них царствует лягушка.

Лушу тоже понравилась внешность невесты. Вот только не чувствовалось в ней жизненного огня, была она будто полуживая. Механически двигалась, дежурно улыбалась, смотрела на всех, в том числе и на своего суженого, без малейшего интереса.

– Может, она заколдована кем-нибудь? – предположил жених.

– Так точно, ваше величество! – отчеканил министр полиции и полезных доносов. – Заколдована.

– Надо расколдовать!

– Это зависит от вашего величества, ваше величество. И от неё. Она должна поцеловать вас, ваше величество.

Луш благосклонно заулыбался и направился к невесте. Этикет такого не предусматривал, но все одобрили демократизм царя.

– Какой простой!.. – зашептали придворные.

– Способен на высокие чувства…

– Ещё бы! Такая красота! Любой первым побежит…

Красавица Жанна тоже сделала шаг вперёд и наклонилась, чтобы поцеловать Луша. И в тот момент, как состоялся поцелуй, превратилась… в обыкновенную буро-коричневую жабу.

– Моя Жаба! – изумился Луш и потерял сознание.

…Очнулся Лягушонок на берегу пруда. Первые лучи солнца проглядывали сквозь деревья. Утренняя прохлада благотворно действовала не только на тело, но и на душу. Звонкие комары кружились тучей и возбуждали аппетит. Лягушонок наспех проглотил несколько десятков и осмотрелся. Рядом сидела его возлюбленная Жан… Жаба!

Её взгляд был ласков и многозначителен.

– Как я ждала тебя! – воскликнула она вместо обычных колкостей и насмешек.

– И я! – расплылся в счастливой улыбке Лягушонок.

И поцеловал Жабу крепко-крепко, чтобы колдовство не вернулось к ней никогда.

Стройный хор лягушек-квакушек исполнил вальс Мендельсона, после чего обитатели Верхних и Нижних прудов начали свадебный пир.

Ах, повилика!

Не было на всём садово-огородном участке растения более сильного и цепкого, чем вьюн. К кому бы он ни приближался, ни для кого это ничем хорошим не заканчивалось. Растение попадало в крепкие объятия ловкого вьюна и начисто лишалось свободы.

Но вот увидел молодой вьюнок повилику – тонкую, нежную, воздушную. Даже корень, которым она соединялась с землёй, был почти незаметен, трудно было и поверить, что она питается соками земли, а не воздухом. Очаровательна была повилика!

Вела себя она скромно: потихоньку стелилась по земле, никого не задевая и никому не навязываясь. Только вздыхала иногда тоненьким голоском, обращаясь к соседу:

– Ах, какой ты, вьюнок, сильный и красивый! До чего же зелены твои листочки и как хороши на тебе бело-розовые колокольчики!

Полюбил он повилику, хотя сам себе в этом ещё не признавался. Тем более ей.

Весна набирала силу, всё ярче светило солнце, пробуждая к жизни всякую травинку и былинку.

Рос на открытом участке сада и подсолнух. Утром, с первыми лучами солнца, он поднимал свою растущую, пока ещё величиной с детский кулачок голову и подставлял круглое лицо свету.

– Что ты задираешь нос? – укорял его вьюн. – Никого не видишь, ни с кем не хочешь разговаривать! Ты, видно, никого не любишь!

– Ну что ты, вьюнок, – отвечал подсолнух. – Любить – это наше предназначение. Но чтобы любить какое-нибудь растение или даже красивый цветок, надо сначала по-настоящему полюбить солнце. Ведь только оно даёт нам силы жить и любить.

– Подумаешь, солнце! – фыркнул вьюн. – Оно высоко и далеко от нас. За что его любить? А вот те, кто рядом… Посмотри, как хороша, как нежна повилика!..

– Повилика несомненно хороша! – согласился подсолнух. – Но нельзя любить земное, не любя небесное.

Вьюн вполуха слушал своего рослого соседа, поскольку тот не разделял его чувства.

Ежедневно, раскрывая лепестки своих колокольчиков навстречу утренним лучам, просыпался вьюн с мыслями о нежной повилике, ждал, когда увидит её, услышит её неповторимый голос.

– Ах, вьюнок! Какой сегодня чудесный день! Я так рада тебя видеть, что мне даже не очень важно, светит ли на небе солнце.

– И я рад видеть тебя, повилика! Мне так хочется, чтобы ты всегда была рядом! Я готов цвести для тебя весь день и даже всю ночь.

– Ах! – самозабвенно шептала повилика. – Какой ты хороший! Я без тебя жить не могу!

– И я! – звенел своими бледными колокольчиками вьюнок. – Я тоже без тебя жить не могу! Ты вся такая неземная… Ты единственная, ты несравненная!

Вьюнок протянул свои молодые листочки повилике, и она нежно обвилась вокруг его стебелька. А он, потеряв от счастья голову, обвился вокруг повилики.

Теперь вьюнок, просыпаясь утром, сразу мог любоваться своей ненаглядной. Отныне они были неразлучны.

Земля прогрелась и стала сухой. Повилика всё сильнее прижималась своими изящными присосками к стеблю вьюна. Корешок, который связывал её с землёй, пересох и оборвался. Она и вправду стала неземной, и вся её жизнь теперь зависела от вьюна.

– Ах! – томно вздыхала повилика. – Я жить без тебя не могу!

– Я всегда буду с тобой, – заверял её вьюн, – ты можешь положиться на меня. Моя любовь сделает тебя счастливой!

– Ах! – шептала повилика возлюбленному. – Как хорошо мне с тобой! А тебе?

– И мне с тобой хорошо, повилика! – с жаром соглашался вьюн и старался вобрать из почвы как можно больше соков, чтобы хватило на двоих.

Вьюн щедро дарил свои жизненные силы повилике, которая всё крепче и крепче впивалась присосками в его стебель. Когда накрапывал летний дождик, а в особенности после обильного грозового ливня, этих сил хватало. Но как только наступала засуха, вьюну приходилось тяжко.

– Ах! – горько вздыхала повилика. – Ты меня совсем не любишь!..

– Люблю, – вяло, будто оправдываясь, говорил вьюн. – Просто…

И чтобы доказать свою любовь, старался отдать повилике все жизненные соки. Он углублялся корнями в землю, высасывал из неё последнюю влагу и питал возлюбленную. Лишь бы ей было хорошо, только бы она не увяла. Повилика расцветала, разрасталась и уже обвивала не только своего вьюна, но и молоденькие, сочные побеги вьюнков рядом.

– Что же ты? – ревновал её вьюн. – Я целыми днями стараюсь для тебя, выбиваюсь из последних сил, а ты…

– Ах, мне не хватает твоего внимания, – оправдывалась повилика, – ты стал какой-то безразличный. Я тебя уже не интересую, как раньше, тебя не вдохновляет моя любовь.

– Повилика! Я изо всех сил стараюсь обеспечить твоё благополучие. Но ты ненасытна. И у меня не хватает сил и питать тебя, и весь день с любовью на тебя смотреть.

– А вот у этих прелестных вьюнков, – показывала повилика на молодые побеги, в которые она уже впилась своими присосками, – хватает. И ты лучше не ворчи.

– Может, я тебе совсем не нужен? Пожалуйста, я тебя не держу. Оставь меня в покое и наслаждайся жизнью с юнцами-вьюнками.

– Ах, что ты! Ты же знаешь, как я люблю тебя! Я жить без тебя не могу!

Вьюн потихоньку оттаивал, вспоминал раннюю весну, когда он был одинок и жаждал любви. Вспоминал счастливые дни, когда обрёл свою повилику. Как хороша она была! Вся такая тонкая, изящная!.. Но воспоминаниями долго сыт не будешь. Жизнь требовала новых усилий и решительных шагов.

– Обратись к светилу! – уговаривал изнемогающего вьюна подсолнух. – Оторвись хоть ненадолго от своей повилики. Ваша зависимость друг от друга закончится плачевно. Нельзя жить, не получая сил от солнца!

– Пока я буду пялиться на твоё солнце, повилика найдёт себе другого… Я докажу ей, что лучше меня никого нет.

– Ты опять только про неё! Взгляни же на солнце, погрейся в его ласковых лучах. Почувствуй его любовь, и тогда у тебя появятся силы любить повилику.

– Твоё солнце только сушит землю. Ты стал таким дылдой уж никак не благодаря солнцу. Если бы не было под тобой плодородного слоя почвы и питательных дождей, твой ствол не был бы таким толстым и мясистым, а твоя голова – усеянной вкусными семечками.

– Ты прав, плодородная земля тоже нужна, и вода… Но без солнца, без его животворящих лучей земля не сможет ничего родить, и вода ей не поможет.

Лёгкий ветерок перебирал золотистые лепестки подсолнуха, делая его ещё более живым и похожим на маленькое солнышко. Повилика давно уже засматривалась на статный подсолнух и даже пыталась подружиться с ним. Однако все её попытки обвить его массивный ствол заканчивались неудачей. Обвить-то получалось, а вот присосаться и начать пить жизненные соки – никак!

– Фу, толстокожий! – возмутилась повилика и оставила свои попытки.

А подсолнух самозабвенно тянулся к солнцу, даже не замечая её ухаживаний.

Вьюн же сколько ни старался, а больше, чем ему было отведено земной природой, дать любимой не мог. Большинство его некогда звонких колокольчиков в разгар лета засохло, а те, что ещё бледнели на ярком фоне зеленеющей повилики, роняли на землю последние семена.

Повилика, ловко извиваясь, освободилась от безвременно засохшего вьюна, подползла к плодоносящему крыжовнику и воскликнула:

– Ах! Какой ты пышный и красивый! Как налились твои янтарно-зелёные ягодки!..

Отец Варлаам отличался жизнью подвижнической. Его нестяжание, простота и смирение были поучительными и трогательными. Все имущество бывшего Валаамского настоятеля, привезенное с ним, состояло из нагольного тулупа и жесткой подушки. Жил он на пасеке и кельи никогда не запирал и вовсе о ней не заботился.

0

Игумен Варлаам (в миру Василий Давыдов) родился в 1767 году. Происходил из московских мещан. В 1796 году при игумене Назарии поступил в Валаамский монастырь. Обладая крепким здоровьем, он проходил на Валааме самые трудные монастырские послушания: был поваром, трудился в хлебной, в просфорной, занимался чтением Псалтири в скиту, впоследствии жил в пустыни. Пустынька игумена Варлаама находилась около юго-западной башни стены скита Всех святых. Вспоминая о пользе послушания, отец игумен рассказывал: "В бытность мою на Валааме в поварне молитва Иисусова кипела во мне, как пища в котле". В 1798 году игуменом Назарием инок Василий был пострижен в монашество с именем Варлаам. В 1801 году посвящен во иеродиакона, а в 1805 году - во иеромонаха, совершал богослужение в скиту Всех святых, где в то время подвизались старцы Феодор и Леонид. Отец Варлаам рассказывал, что он, как постоянно желавший безмолвия и уединения, недоумевал, как эти старцы, проводя целые дни в молве от множества приходивших к ним пользы ради и духовных советов, пребывали несмущенными. Однажды он обратился к старцу Феодору с такими слова: "Батюшка, я блазнюсь на вас, как это вы по целым дням пребываете в молве и беседах со внешними, - каково есть дело сие?" "Экой ты, братец, чудак! Да я за любовь к брату два дня пробеседую с ним о яже на пользу душевную, и пребуду несмущенным", - отвечал старец. Из этого ответа известного уже своими подвигами и благодатными дарованиями старца отец Варлаам навсегда вразумился познавать различие путей "смотрительных", то есть бывающих по особенному смотрению Божию, от общих и впоследствии не смущался такого рода недоумениями.

Ревность о благе родной обители, понудила отца Варлаама оставить пустыньку и согласиться принять бремя начальства в Валаамском монастыре. 30 марта 1830 года отец Варлаам был возведен в сан игумена и награжден набедренником и палицей. Но тут постигли его попущением Божиим разные искушения. Правдивость его не всем нравилась, находили ее слишком резкой, а искусством применяться к обстоятельствам он не владел, и потому должен был устраниться не только от начальства, но и от любимой им Валаамской обители. В 1839 году его перевели в Оптину пустынь, где в то время подвизался известный ему старец иеросхимонах Лев.

Здесь он был окружен всеобщей любовью и заботой, от которых по смирению уклонялся. До конца своих дней не мог отец Варлаам забыть любимого им Валаама. "Хорошо, нечего сказать, хорошо у вас, - говорил пустыннолюбивый старец, - а все не то, что на Валааме. Там возьмешь, бывало, краюшку хлеба за пазуху, и хоть три дня оставайся в лесу: ни дикого зверя, ни злого человека. Бог да ты, ты да Бог". "А от бесовских-то страхований, батюшка, как спасались?" - спросили его. "Ну, да от них-то и в келье не уйдешь, если не тем путем пойдешь, - отвечал старец. "Впрочем, - прибавлял он, - пути спасения различны: он спасается сице, ты же, по слову святого Исаака Сирина, общим путем взыди на восхождение духовного пирга (т.е. столпа), давая сим разуметь, что всякому духовному возрасту прилична своя пища и что безмолвие для не победивших страсти бывает причиной высокоумия и падения, а не спасения".

Отец Варлаам отличался жизнью подвижнической. Его нестяжание, простота и смирение были поучительными и трогательными. Все имущество бывшего Валаамского настоятеля, привезенное с ним, состояло из нагольного тулупа и жесткой подушки. Жил он на пасеке и кельи никогда не запирал и вовсе о ней не заботился. Имея, по слову святого Исаака Сирина, сердце, растворенное жалостью ко всякой твари, отец Варлаам, при виде страданий не только людей, но и животных, проливал обильные слезы, ибо, несмотря на свою внешнюю суровость, был прост и добр, как ангельское дитя. В молитве проводил он целые ночи, только в крайнем утомлении садился на лавочку. От непрестанного плача веки глаз старца опухли и ресницы выпали. Игумен Варлаам скончался 26 декабря 1849 года, 82-х лет от рождения, сподобившись перед кончиной принять Таинство соборования и причаститься Святых Христовых Таин. Погребен на скитском кладбище Оптиной пустыни.

Марья Кирилловна

Девочка Маша с многочисленными косичками на голове и умным взглядом голубых глаз подошла к батюшке, стоявшему у аналоя с Крестом и Евангелием, и с вызывающим видом подала записку «с грехами». Как взрослая.

А ты, может быть, мне так расскажешь? - спросил отец Григорий, заглянув в листочек с не очень понятным текстом.

Нет, - строго отрезала Маша. - Читайте!

Ну настоящая Марья Кирилловна, - в очередной раз убедился батюшка, который шесть лет назад крестил сие чадо - первенца своих духовных чад - и «окрестил» её сразу же по имени-отчеству.

Выдирала из рук у маленьких, - возмущенно внесла корректорские поправки Марья Кирилловна. Она же не виновата, что «р» пока не выговаривает. А пишет, как говорит… ВЫДЕРАЛА ИЗ Л(Р)УК У МА…

Что выдирала у маленьких?

Не знаю. Не помню…

Игрушки?

Да, наверное.

Следующую фразу «АБЕЖАЛА МАЛЕНКИХ!» батюшка почему-то пропустил - наверное, из-за понятности - и перешел к последнему греху.

АБЕЖАЛА МАМУ. При этом Ж, как в последней фразе, была больше похожа на крупную снежинку.

Разбежалась и стукнулась в неё, - пояснила Маша. - А у неё в животе маленький…

…Когда маму Надю спрашивают про возраст девчонок, она, поглаживая девятимесячный живот, отвечает:

Шесть. Четыре. Два. Пуск!..

Надя закончила консерваторию, руководит клиросом. Кирилл заочно учится в семинарии, хочет стать священником. Ему осталось немного подтянуться, а жена его - уже готовая матушка. И не по числу дочерей! Которых теперь четверо.

Да, нехорошо. Ты не хочешь больше так поступать?

Будешь стараться не делать так?

Девочка отрицающе качает головой. И отец Григорий, чувствующий неловкость за свою бестолковость (ну что можно выдирать из ЛУКУМА? - подумал бы своей старой башкой!), накрывает голову юной исповедницы епитрахилью и произносит:

- …да простит ти чадо, Мария… гм!.. Марья Кирилловна, вся грехи твоя. Аз же, недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех сих… Аминь!

Откуда берется милосердие

Самодельный конверт, склеенный из белого листа бумаги, не произвёл на отца Григория вдохновляющего воздействия. Не читая письма, ему нетрудно было угадать его содержание. Уверения в своей православности, пожелания обильных даров Святого Духа, а то и призывания Божьего благословения на его немощную иерейскую душу, словно пишет не заключённый, а настоящий архиерей, и, конечно, просьбы о необходимой помощи. Потому что остался я один и обратиться мне больше не к кому.

Не открыв письма, коих приходило на адрес храма немало, очередным просителем батюшка был уже недоволен. Бывало, конечно, посылал он и посылки, когда их ещё разрешалось посылать, и деньги, если просили на лечение, и духовную литературу, хотя о ней просили редко. Наверное, потому что её стало уже везде достаточно. Но всякий раз, получив письмо с обратным адресом ИК (исправительная колония), отец Григорий опечаливался. Ему становилось неловко за человека, который сидит в тюрьме и пишет священнику о том, как он, батюшка, должен проявлять милосердие. Что ему следует посещать находящихся в темнице (а уж если не посещает, то пусть хоть вышлет что-нибудь полезное для души и тела). Что должен оказывать любовь, прощать падших, исправлять заблудших и т.п. А самое главное, прислать денег на то, на это и на всё другое прочее.

Такие письма часто пишут специальные писари, тогда как осужденные (с ударением на у) их просто переписывают и тиражируют в огромных количествах, отсылая в разные концы и инстанции. Надо же как-то зарабатывать!

Читая такие письма, отец Григорий, начинал язвительно думать: конечно, священнику нечего делать, кроме как проявлять любовь и заботу ко всем насельникам ИК нашей страны, некогда бывшей единой ИК! Подумаешь, раз в неделю кадилом помахать!.. А деньги куда ему девать?! Которые просто рекой льются в его туго набитый карман! Зачем ему постоянно ездить в город за цементом, гвоздями, краской и другими, необходимыми для жизни священнослужителя товарами? Зачем заниматься стройкой - быть заказчиком и прорабом в одном лице? Ради чего ему выслушивать бестолковые исповеди с бесконечными рассказами о болезнях (это ещё ничего, хочется людям кому-то рассказать о своих бедах), о злых соседях и неблагодарных, заблудших детях, - беседами с поучениями, как надо было поступать, вместо того, как поступил? Зачем ему иметь дело с потоком бомжей и «выпускников» этих самых ИК, которые отбыли свой срок и которым теперь негде жить, не во что одеться и нечего поесть?..

Христос посреди нас! - начиналось письмо, которое отец Григорий, спустя несколько дней после его получения, достал из конверта. - Сердечно поздравляю Вас, Дорогой Батюшка и Ваших чадцев с началом Рождественского поста!

Молитвенно желаю Вам крепкого здоровья и сил в Вашем служении Богу и людям, мира и благополучия в каждой семье, всех Ваших чаяний и надежд исполнения, а душеньке Вашей спасения!

Простите, что осмелился обратиться к Вам за помощью, ибо знаю как много людей прибегают к Вам за помощью. - Хм! Откуда же он это знает? Обычный словесный трюк, чтобы размягчить душу читателя? - Но что делать даже таким недостойным уже ничего доброго в сей жизни (видимо, пропущено: не сделавшего) как я, как только молиться и надеяться на Ваше снизхождение (через «з», видимо, от слова низ) и милость. - Ну, конечно, вся надежда на нашу милость! - сам себе съязвил Григорий.

Люди добрые! Ради Господа нашего Иисуса Христа, пожалуйста, вышлите на моё имя небольшую сумму денег. Буду очень вам благодарен. Я бы смог купить здесь к празднику Рождества Христова немного продуктов питания, тетрадь, конверты, станки для бритья… - Дались им всем эти станки! Ведь вполне можно и не бриться, - машинально почесал свою внушительную бороду батюшка. - Ибо нахожусь в крайней нужде. Окромя Вас, мне более не к кому обратиться за помощью. С 1990 г. отбываю (после приговора - расстрел) пожизненное заключение за то, что убил человека из хулиганских побуждений и ранил ещё троих людей в алкогольном опьянении.

Отец Григорий отвлёкся от чтения и даже снял очки. Откровенно пишет человек. Не каждый способен на такое. Чаще всего делают вид, что так, почти ни за что угодили за решётку. В лучшем случае, за грехи молодости, которые на зоне как следует осознали и в которых окончательно раскаялись. Откуда следовало, что чистой ныне душе надо незамедлительно помочь!.. И нет длинных цитат из апостола Павла. И вообще видно, что писал сам.

Родители умерли. Один остался. Одна моя единая надежда на Господа Иисуса, Его Пресвятую Мати и милость Вашего сердца. - Ну это непременно! - опять не сдержался батюшка. О! А дальше ещё крепче! - …Вашего сердца, в коем жив и действует дух Христов. - Ну впору всё до копейки выслать. И машину продать… - Более надеяться мне не на кого. Простите.

Милость Божия буди с Вами!

С земн. поклоном к Вам Дорогие братья и сестры - нед. р. Б. Андрей.

Страница закончилась, и слово недостойный оказалось сокращённым. Наверное, и затем, чтобы в самом деле не подумали, братья-то и сестры, что проситель не достоин милости.

Нет, отец Григорий не полез в сундук доставать сокровища, не бросился продавать машину, но… и не бросил письмо в печь. Он, как всегда в таких случаях, думал, сколько подобных писем написал этот человек, сколько «удочек» закинул и надо ли ему, иерею (между прочим) Божию, «заглатывать» эту наживку. Тут уж как подсказывало сердце.

А что говорило оно ему сейчас?

Батюшка принялся рассматривать конверт. На штемпеле стояло 12 декабря, выходит, письмо лежало у него больше недели - так не хотелось ему читать его. Хм, двенадцатого! Накануне Андрея Первозванного! И зовут его Андрей… А фамилия его Махоньких. Надо же! Махоньких Андрей Вячеславович… Махонький такой, наверное, был парнишка. Выпил лишнего и пошёл крушить. По сути-то, обычная юношеская гордыня, которая проявилась таким не совсем обычным образом. Теперь на всю оставшуюся жизнь… Уже можно писать «Двадцать лет спустя»… Хоть и отпускал колкости батюшка в адрес просителя, но как-то уже без недовольства, без сокрушительного ехидства. Да и вообще ему становилось жалко этого никому не нужного, когда-то по молодости и несомненной глупости оступившегося гражданина Махоньких Андрея Вячеславовича.

Изучение конверта - из простого листа, с наклеенной картинкой: военный в фуражке и рядом с ним верный друг пёс Мухтар - привело отца Григория в окончательное изумление. Но не картинкой.

Адрес храма был невероятным! Область почему-то стояла Московская, а почтовое отделение и село имели отдалённое сходство с их реальным названием. И письмо дошло! Почти «на деревню дедушке». Значит, в том, что отец Григорий получил его, несомненно, есть воля Божия! И значит…

Дивны дела Твои, Господи, - думал батюшка. - И каменное сердце (да ещё и язвительное) Ты можешь превратить…

У тебя нет писем для отправки? - спросила матушка Ксения, заглянув в комнату батюшки. - Почтальонка сейчас уезжает.

Да-да, сейчас, - словно спохватился отец Григорий и полез в карман за кошельком, соображая на ходу, сколько же послать рабу Божию Андрею.

Вонифатий

Памяти Владимира и Людмилы

Шебутной мужик был Владимир Сидоркин, когда принимал на грудь лишнего. Огромные размеры его телесных форм, изрядный запас физических сил и решительный взгляд говорили о том, что ему никакая доза нипочём. Однако посидев с друзьями часок-другой и закусывая лишь солёным огурцом да черным хлебом с луком, массивный Владимир тяжелел. Наливался какой-то дурной силой, и начинал помутневшим взором искать место, куда бы её приложить.

В трезвом же состоянии, которое было для него более естественным и привычным, никакой агрессии у него не проявлялось, и относился он ко всем с большим великодушием своей большой натуры.

Любил его по-товарищески и кроткий Владимир Антонов, совсем не любивший заливать за воротник, а если и приходилось ему поддерживать компанию, то ограничивался ста граммами. В последнее же время в компаниях ему и бывать не приходилось из-за болезни жены. После инсульта она всегда находилась дома, себя не обслуживала, и муж даже уволился с завода, не доработав до пенсии пять лет. Владимир носил жену на руках…

Тридцать лет назад Владимир привёл Людмилу в коммунальную девятиметровку, где они жили вдвоём с матерью, буквально через день, как они познакомились, и объявил:

Это моя жена!

Домашние восприняли решение Владимира спокойно, чувствуя серьёзность его намерения, и мать даже благословила их Иверской иконой Пресвятой Богородицы. Икона осталась у них от бабушки и считалась фамильной.

Ровно через девять месяцев у них родилась дочь. Она давно выросла и после окончания университета из худенькой девочки сразу же превратилась (хотя комплекции осталась прежней) в Ксению Владимировну, поскольку учительствовала в школе. Когда жизненный путь привёл её к храму, она узнала, что родилась ровно через девять месяцев после дня празднования Иверской иконы…

Переступив порог квартиры, Владимир первым делом произносил:

Лю-юся-я-я!

Так было всегда и неизменно.

Антонов проработал на одном месте всю жизнь и даже стал обладателем акций, когда их родной завод превратился из государственного в частный. Он написал заявление, указав, что увольняется из-за болезни жены, и пошёл на приём к директору попросить, чтобы ему оставили акции, на дивиденды которых хватало бы купить хлеба.

Людмила с Ксенией не знали, как сложился у отца разговор с директором, но вернулся он бледный, с трясущимися губами, и только смог выдавить:

От-к-ка-зать!

Пришлось им выживать на зарплату дочери, у которой теперь перед глазами стояла картина: её скромный, не умеющий вести переговоры с властями и постоять за себя отец в кабинете неумолимого директора…

Владимир однако присутствия духа окончательно не потерял (семья - не кабинет директора), начал вырезать из дерева безделушки, которые иногда удавалось продать. Ходил в лес по грибы да ягоды. Сушил боровики, засаливал чёрные грузди, замораживал на зиму чернику и рассыпал под кроватью клюкву. Любил посидеть с удочкой на речке или озерце, хоть небольшим уловом улучшить продовольственную программу семьи, о которой раньше так много говорили с высоких трибун… На рыбалке они с Сидоркиным и познакомились. Оба любили природу, чувствовали себя там гораздо лучше, чем в городской квартире, и даже зимой сидели на льду, укрывшись от ветра полиэтиленовой плёнкой и тягая серебристых окуньков.

На речном берегу они были равны, несмотря на разницу в возрасте, и равно счастливы. Радовались одним радостям и огорчались одними неприятностями (если рыба крупная с крючка срывалась).

Сидоркин часто навещал Антоновых. Да и куда ещё пойти неприкаянному мужику, если его, как беспомощного щенка, выкинули из дома.

Ну натурально, выставили за дверь и заперли её изнутри. И это в первый день Нового года!.. - жаловался Сидоркин другу, подливая себе ещё.

Ладно тебе, - пытался успокоить его хозяин, - не первый раз. Пройдёт.

Что пройдёт? - не унимался гость. - У меня пройдёт? Или у неё? Пусть у неё проходит. А у меня вот не пройдёт! Не вернусь к ней! Будет знать!

Людмила, лежавшая в своей комнате, через открытую дверь слышала, как распалялся Владимир, но ничем не могла помочь мужу. Ей стало совсем тревожно, когда до неё донёсся стук сидоркиных кулаков об стол.

Вова, - позвала она мужа. - Надо его уложить. Не говори с ним, всё равно он ничего не воспринимает. Проспится, завтра и поговорить можно.

Я уж предлагал ему. Он ни в какую. На жену обижен.

Понятно… Да уж слишком он расходится. Не разошёлся бы совсем.

Ещё попробую уговорить, - Владимир пошёл на кухню.

Но все его деликатные попытки заканчивались ничем. Сидоркин мало того, что был на пятнадцать лет моложе, так ещё и на две головы выше. Людмила почувствовала, что дела совсем плохи и никак не могла придумать, что же им с мужем делать. Ей хотелось самой пойти на кухню и строго сказать… Да какая уж тут строгость, когда и встать-то не можешь!.. Она почти машинально потянулась здоровой рукой к столику и взяла первую попавшуюся книгу. Открыла её с начала и увидела, что это Православный календарь. На первой странице было краткое житие мученика Вонифатия и молитва к нему. Житие Людмила пропустила и сразу перешла к молитве, в которой, кстати сказать, есть просьба о помощи в борьбе с пьянством.

Совсем отяжелевший Сидоркин с трудом ворочал языком, но уговорам друга активно - на грани с агрессивностью - сопротивлялся. Пойти спать было для него настоящей капитуляцией. Это буквально означало признать её правоту. А как же она могла быть права, если выставила его за дверь?! Выкинула как ненужную, прошлогоднюю вещь. Безнадёжно устаревшую…

Вова, да у вас всё наладится, - безуспешно убеждал его Антонов, лишь бы тот угомонился и согласился пойти спать.

А Вова… Вдруг Владимир Сидоркин испуганно замолчал и, глядя куда-то в пространство, будто увидев кого-то грозного и более сильного, чем он, обращаясь к нему , примирительно произнёс:

Иду, иду…

И обеими руками добавляя примирительности, стал пятиться к комнате, где стоял приготовленный ему диван. Тихо лёг и положил под щёку по-детски сложенные ладонями одна к другой руки. Более кроткого и смиренного человека в этот миг невозможно было сыскать во всём мире.

Утром встал Сидоркин в мирном состоянии. Никакой агрессии или обиды у него не было. Как, казалось, не было и похмелья. Массивный мужчина был Владимир Сидоркин! Малой дозой его не сшибёшь!..

А где этот-то? - спросил проспавшийся гость, когда хозяин разливал чай.

Кто? - не понял, о ком речь, Антонов.

Ну этот… который вчера приходил…

Да никого не было!

Ну как же. Разоде-етый такой!..

Людмила, как всегда всё слышавшая, не смотрела на икону необычно одетого (для нашего-то времени) мученика Вонифатия, а в простоте своей недоумевала: что же такое это было?..

О пользе монашек

Святочный рассказ

Святки, замечено, проходят намного быстрее, чем Рождественский пост. Они, конечно, и по количеству дней сильно отличаются в меньшую сторону, но причина их быстротечности, пожалуй, всё же не в этом…

Вот уже и Крещенский сочельник, подтверждающий, что святки безвозвратно прошли. Отец Григорий, зайдя в храм, краем глаза увидел незнакомую личность, сидевшую на лавке и зашнуровывающую себе высокие ботинки. Седой, с короткой стрижкой, кажется, в подряснике. Пластиковая сумка - «купеческий сундук», с каким челноки ездят за товаром в столицу. Вот и всё, что отец Григорий успел заметить по пути в алтарь, останавливаясь, чтобы преподать просящим благословение.

Священник? Нет, подошел бы и поздоровался по-священнически. Инок?.. Бывший послушник, удравший из монастыря и обрядившийся для представительности в духовную одежду?

На клиросе уже хозяйничала мать Агния: доставала нужные книги, смотрела Богослужебные указания. Службу она знала хорошо, но утвердиться для пущей уверенности было не лишним. Отец Григорий в очередной раз порадовался, что эта молодая монахиня попала к ним на приход. И матушку его, Ксению, освободила от дополнительных обязанностей - у той и так хозяйство большое, и наладила настоящее пение в храме. Хорошо, что не все монахини по монастырям сидят, а некоторые служат и миру. Хотя основное их служение - это, конечно, молитва, но и тут, думается, Агния не в отстающих.

Во время службы батюшка не вспоминал пришельца. И тот никак не проявлял себя - оставался в зимнем приделе, не появляясь в поле зрения служащего священника, не подпевал клиросу, что бывает иногда с заезжими духоносцами, ни с кем громко не разговаривал, не поучал.

Так же прошло и первое великое освящение воды. Как, бишь, оно называется? Богоявленская, кажется, получается вода. В то время как на сам праздник - крещенская. Может быть, даже и наоборот - отец Григорий, закончивший недавно открывшуюся провинциальную семинарию (и то заочно) не разбирался в таких тонкостях. Всезнающие бабки каждый год разъясняли ему, что к чему, но ему все «было ни к чему», так и не запомнил.

Очередь бабулек за водой была нынче совсем небольшой. И вода-то еще не настоящая крещенская (да, значит, «всего лишь» богоявленская), и морозы не пустили городских прихожан ехать в сельский храм. Лучше в городском потолкаться, выстоять очередь, чем мерзнуть в дороге.

Отец Григорий, освободившись окончательно и разоблачившись, направлялся к выходу. Тут опять возник новый прихожанин, на вопрос батюшки представившийся:

Инок Анастасий.

Сбивчиво и непонятно объяснял он, где подвизался, где стал иноком и какие у него намерения. Не надо быть прозорливым, чего за отцом Григорием не водилось (и слава Богу, говорил он своим чадам, а то какое паломничество началось бы!), чтобы понять: хочет этот своеобразный инок пожить на данном приходе, потрудиться во славу Божию. К сожалению, по опыту батюшки, это часто означало, хочу работаю, хочу - нет (или как в анекдоте: что можешь? Могу копать. А ещё что? Могу не копать). А ещё такому труднику необходимо для жизни… и дальше идёт длинный список вещей нужных и не нужных, включая сигареты. Отец Григорий даже решил, что слово трудник означает не то, что этот человек трудится во славу Божию, не получая мзды, а то, что это трудный человек и, конечно, - трудной судьбы.

Не хотелось отцу Григорию в очередной раз разочаровываться. Ведь всё равно, когда брал он человека на приход, надеялся, что окажется тот либо по-нормальному верующим, который не боится узоров в паспорте в виде страшного магического числа, губящего чистую невинную душу владельца, либо мало-мальски нормальным работником, которому можно доверить топить угольный котел или колоть дрова. А то, бывало, поставит он на такое важное дело новичка, а тот… котел-то и взорваться может, если его без ума топить. А при колке дров такой горе-работник и себе чего-нибудь отрубить может. Только гляди за ними!

Не брать? Ну-у… Во-вторых, все же какое-никакое хозяйство, его поддерживать надо. А, во-первых, «приходящего ко Мне не иждену вон», - сказал Христос. Имеет ли право священнослужитель отмахиваться от приходящих?! Лишь бы они приходили ко Христу. А как узнаешь, пока не увидишь его в деле и жизни! Да и просто жалел таких горемык отец Григорий, хотя даже сам себе в этом не признавался.

Болящий я! Болящий!.. - тараторил пришелец. - Можно у вас пожить?.. Только не поселяйте меня с пьяницами и зэками! Сколько я от них натерпелся!.. Сколько меня били!

Он все ускорял свою речь, сбивался, повторял одно и то же и откровенно переживал заново то, о чём говорил. Лицо его нервно двигалось, перекашивалось, страдало страданием прошедшим, а заодно и будущим, с которым он ещё не столкнулся, но уже предвкушал.

Благостный после литургии, отец настоятель слушал сбивчивую речь и хоть большой радости от того, что придётся брать такого сложного человека, не испытывал, но не ощущал в себе решимости отказать ему. Хотя чётко понимал, что с ним будут трудности. Только трудности! Одни трудности и ничего более.

А что он хотел? Поступать по-христиански и получать от этого одни удовольствия? Нет, так не бывает. Либо-либо…

Прошла с клироса монахиня Агния, опустив глаза и не обращая ни на кого внимания. Выразительное ее лицо немного восточного типа было сосредоточенным и глубоко покойным.

У вас тут монашки!!! - в ужасе взвизгнул инок. - Я не останусь! Уезжаю! Дай мне денег на дорогу!..

Вот, не успел отец Григорий как следует пожалеть, что придется оставить этого якобы Анастасия (или якобы инока) на приходе, как тот отказался от своего намерения. Не забыв однако потребовать (а не попросить, как хотелось бы отцу настоятелю) денег. Да что там деньги, по сравнению с Божьей милостию!

Радостный, отец Григорий вышел из храма. Свет шёл отовсюду: с неба, от земли, заснеженной и первозданно чистой, от деревьев и кустарников, покрытых пушистым серебром застывшего белого света. Солнечный круг иногда обозначался сквозь дымку, а иногда выкатывался даже на общее обозрение. Сердце батюшки Григория ликовало:

Явился еси днесь вселенней,

И Свет Твой, Господи, знаменася на нас,

В разуме поющих Тя.

Пришел еси и явился еси

Свет Неприступный.

Экзамен

Первокурсница Нина Уланова дрожала как осенний лист на ветру, хотя листья ещё только распускались, а экзамены уже подошли вплотную и стали неизбежностью. Запоздалая весна набирала силу, а человеческих сил учиться, тем более сдавать экзамены… О, Господи, опять эти экзамены! - вздыхала Нина. Даже думать о них не хочется, уж не говоря о том, что готовиться к ним. Да только ничего не поделаешь… Собственно, ничего и не по-делала Нина Уланова, никак не подготовилась, и теперь, перед дверью аудитории, дрожа как осиновый лист, причитала:

Ой, девчонки, ничего не знаю!..

Девчонки, конечно, её не слушали, потому что и сами могли «похвастать» тем же. А кто что-нибудь знал, всё равно считал, что не знал. А если кто и считал, что знает, никак не мог провозгласить перед всеми: знаю! Эдак ведь и сглазить недолго. Хоть все приметы исполняй: не ходи в душ накануне, одень то, в чём была на том экзамене, который сдала хорошо… Нина в приметы не верила - это же суеверие. Верила она только в Бога, как научила её бабушка, несмотря на то, что «стоял на дворе», согласно решению съезда, развитой социализм. Платьице же скромное надела, как полагается, чтобы не выделяться на экзамене, не выглядеть вызывающе. А не мылась накануне просто потому, что за день до того в баню ходила.

Повторяю требования, - строго говорила преподаватель - старая, высохшая от злобы мымра, - если не можете ответить на билет, разрешаю взять другой. Если и второй билет не вызывает вдохновения на ответ… иногда разрешаю взять третий.

Вся аудитория облегчённо вздохнула и слегка зашумела.

Но, - продолжала преподаватель, поднимая указательный палец кверху призывая тем самым ко вниманию, - пользоваться литературой, тем более шпаргалками, категорически запрещено! Кто будет уличён, сразу на выход без разговоров.

Девчонки - а в педучилище мальчишки не водились, - зашумели ещё больше. Неуд за списывание - это жестоко! Может, только чуть-чуть подглядеть надо, напомнить себе… А шпаргалки - это ж просто конспект мелким шрифтом. Если, конечно, сама писала…

Зато три попытки обнадёживали.

Фамилия? - всё также строго спросила преподавательница, когда Нина подошла к столу. - Берите билет!.. Номер?

Нина успела мысленно перекреститься, но… Нет, не повезло. «Уголок природы в детском саду: значение, способы организации, требования к подбору объектов для уголка природы». Ничего не знала первокурсница Нина… А может, и знала, да с испугу забыла.

Можно я другой возьму? - робко спросила Нина.

Но и другой билет оказался не более привлекательным. «Растения - постоянные обитатели уголка природы. Требования к размещению, краткая биологическая характеристика, способы ухода». Надо же невезуха!.. Господи Иисусе!..

Что? - угадала преподаватель уровень знания студентки Улановой. - Будете брать третий?

Да, - совсем упав духом, прошептала пересохшими губами Нина.

Сообщила номер билета и, не глядя на вопросы - попытки всё равно были исчерпаны - пошла в конец аудитории. Подальше от стола преподавателя оно было как-то надёжнее. Хотя и третий билет не оставлял надежды на положительный исход экзамена. «Пестики. Тычинки»… Кто ж их разберёт!.. И как всё это можно запомнить?! Зачем, вообще, воспитателям детсада эта «Методика природы», как будто без неё нельзя детей воспитывать!

Присев на скамейку, будто всего на несколько минут, Нина ещё раз перечитала вопросы, и окончательно убедилась, что сказать ей преподавателю просто нечего. Хоть пытай её.

Господи, - шептала про себя Нина, - двойку-то как не хочется получать. И не из-за самой двойки печаль. Пересдавать-то как? Это же выучить просто невозможно, памяти ни шиша нет.

Какие-то посторонние мысли стали лезть в голову. В деревне, в их палисаднике уже, наверное, сирень распускается… А бывший одноклассник Игорь из одиннадцатого Б, который весь девятый класс за ней ухаживал, скоро в армию уйдёт. Вспоминает ли её?.. А Вова с физвоза - спортсмен-разрядник - очень классный парень. Атлет!.. Хотя видно, что ему Галька Ульянова нравится. Их уже видели вместе. Понятно! Галька и собой хороша, и учится легко, меньше четвёрки никогда не получает. А как держать себя умеет!..

Нет, так дело не пойдёт. Нина стряхнула воспоминания и ненужные мысли и стала читать девяностый псалом. Всё равно ни по одному вопросу ничего не знала. И что за память?!

Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небесного…

Другие девчонки брали билеты, готовились, подходили к преподавательнице. Хоть и мымра мымрой, а куда деваться? Сдавать-то надо. И сдавали. Кто как… Одна Нина не решалась тронуться с места. А какой смысл, если ничего не знаешь?!

Речет Господеви: заступник мой еси, и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…

Постепенно Нина успокаивалась и, дрожала хоть и не меньше, зато не мучили её мысли о позорной двойке и тяжёлом хвосте на всё лето.

Прочитав один раз, Нина начинала псалом снова. Этот псалом, обычно читаемый против злых сил, запомнился хорошо с детства, когда бабушка шептала его каждый вечер, а Нинкина память ещё никак не была перегружена. Так ведь там хорошо понятно, что к чему. И зачем! А тут!.. Временами она пугливо поглядывала на неумолимую преподавательницу, с лёгкой завистью - на сдавших подруг по группе, а про себя всё твердила и твердила слова:

Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему. Яко ангелом Своим заповесть о тебе: сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою…

Яко на Мя упова и избавлю его… Воззовет ко Мне и услышу его… С ним есмь в скорби…

Второй час «молитвенного подвига» давно миновал. Нина ничего не придумала ни по одному из вопросов билета. Да и что думать! Коль не знаешь, так хоть думай, хоть не думай, ничего не выдумаешь. Она и не думала, а только читала и читала девяностый псалом.

Уланова! - вдруг донеслось до неё.

Я, - произнесла Нина, вставая и прижимая к груди пустой лист, думая, что сейчас мымра скажет: хватит сидеть! Уже два часа сидишь! Иди отвечать!..

Подойдите. Я тут в вашу зачётку по ошибке отметку поставила… вместо Ульяновой. Возьмите, - протянула неприветливая преподавательница ей зачётку.

Ой! - только и смогла произнести Нина, всё также машинально читая спасительный псалом и даже не заглянув в зачётку.

Маленькое дорожное происшествие

Поп Григорий сел в иномарку и с удовольствием завёл мотор. Автомобиль был не очень уж иномаристый, сделан в Корее, но всё же не на родном ВАЗе или АвтоГАЗе. Двигатель заводился без запинки и работал тихо, почти бесшумно, и чувство удовлетворённости у отца Григория усилилось.

Он ехал в город, поскольку в вымершем селе, где он восстанавливал храм, не продавалось не только строительных материалов, но и хлеба. Всё приходилось привозить из города, в том числе и заказы пяти-семи советских бабулек, доживавших свой век при капитализме.

Когда отец Григорий проезжал райцентр, а ехал он нынче в областной, останавливался перед пешеходными переходами, по которым иногда кто-то проходил, трогался вновь и опять с тихой радостью отмечал, как послушен автомобиль, как смотрят на него пешеходы… особенно молодые, по-весеннему одетые девушки. Седина в бороде не в обязательном порядке рикошетом попадает в подреберного беса, расшевеливая его… А может, и обязательно, только ответный удар тот наносит по-разному. У батюшки были уже взрослые дети и даже появилась внучка, но… всё равно не мог он не обращать внимания на очаровательных прохожанок, полагая, что эстетические наслаждения - не самый большой грех. Правда, при виде неочаровательных - страшно размалёванных, с открытой бутылкой пива в руке или сигаретой - он переживал: до чего же может довести себя человек! Тут и бесу делать нечего…

Весна в этом году, как и Пасха, выдалась ранняя и после суровой зимы радовала ежедневным солнцем и теплом.

Мысли о предстоящих делах вытеснили ненужные впечатления, но и земные попечения не должны главенствовать в душе священника: Богово надо оставлять Богу. Отец Григорий включил плейер и 5-й концерт Чайковского сделал дорогу мимолётной.

Не заметил батюшка и как въехал в черту города, очутившись за дорожным знаком с названием на белом фоне, и хоть ехал не очень быстро, всё же скорость превышала положенную. Хорошо ещё, что не стал обгонять притормаживающие автомобили, которые выстроились перед ним в стройную колонну. На всякий случай и он сбросил скорость и тут же заметил белую «газель» с синей полосой (вот она, продукция родного АвтоГАЗа!), стоявшую на обочине перпендикулярно дороге. Вскоре появилась и фигура в синей форме.

Вся вереница машин, ехавших перед отцом Григорием, благополучно миновала пост ДПС, только старенькому «фольксвагену», а вслед за ним и отцу Григорию милиционер чёрно-белым жезлом указал остановиться. «Фольсваген» объехал стоявший джип, а батюшка проехал ещё чуть дальше и встал за ним. Вышел из машины и достал документы.

Постовой подошёл к первой машине, за рулём которой оказалась девушка, потом к отцу Григорию.

Ваши документы, - попросил он. - Фотофиксатор определил превышение скорости.

Виноват, - согласился отец Григорий, подавая документы.

Подождите в машине, вас позовут.

Поп сел в машину, но 5-й концерт дослушивать не стал. Мимо чинно ехали автомобили, водителям которых своевременно «моргнули» встречные авто. Девушка, как-то лукаво улыбаясь, достала кошелёк из сумки и прошла в «газель».

Превысил-то немного, думал отец Григорий, километров восемьдесят было, а потом и того меньше… Да что возмущаться, надо быть внимательней на дороге. Наверняка «моргали»… Фотофиксатор - значит, просто так (как это бывало) не отпустят. Ладно, придётся заплатить штраф… Вспомнил он вдруг, как тщеславился, как нравился сам себе сидящим в новеньком, сверкающем на солнце автомобиле… Глупо, конечно, страшно глупо! Во-первых, машина-то ничего особенного из себя не представляет. Недавно к соседу-дачнику приезжал столичный приятель на новенькой «ауди», и отец Григорий слышал, как они обсуждали автомобильные достоинства.

Да, - говорил гость, подтверждая мнение товарища о шикарности своего авто, только что прокатившемся на нём. - Эта-то, - указал он на поповскую машину, - по сравнению с моей просто консервная банка.

Тщеславился, правда, не машиной, вспоминал далее батюшка, скорее, собой, так плавно и безмятежно проплывающего мимо пешеходов и пешеходок. Это уж совсем глупо!..

Отец Григорий всегда бегал фарисейства и внешних эффектов, но эффектность бежала за ним по пятам. Иногда и настигала.

Грех, казалось бы, пустячный, думал батюшка, вроде бы «проехали», и в душе ничего не осталось, и зла никому не причинилось. Но грех есть грех и совесть не даёт успокоиться… Пусть будет наказание от ГИБДД - штраф во искупление этого греха, продолжал думать он дальше и ждать вызова в белую с синей полосой «газель».

Вызов вскоре состоялся, и милиционер, который остановил его, предложил зайти в салон и сесть.

Ничего, - скромно сказал немолодой нарушитель, - я здесь постою.

Второй милиционер, сидевший внутри за столиком с компьютером, быстро, даже резко, подал документы отцу Григорию и сказал:

Помолитесь там о нас: Михаил и Станислав. И повнимательней будьте на дороге!

Поп Григорий взял документы, пробормотал слова благодарности (сегодня он не рассчитывал на милость, хотел жертвы - пусть в виде штрафа) и пошёл к ожидавшему его автомобилю, сделанному в Корее. Южной, конечно.

Станислав? - подумал батюшка и вернулся к «газели». Хотя излишнее общение с блюстителями порядка на дорогах никогда не привлекает водителей, отец Григорий посчитал, что священнический долг важнее.

А в крещении, наверное, другое имя? - спросил он лейтенанта.

Святослав! - словно отрубил сидевший за столом.

Отец Григорий сел в свою иномарку и удовлетворённо завёл мотор. Надо же! Раскаяние подействовало. Как близок к нам Господь!..

Спаси, Господи, помилуй и сохрани рабов Твоих Михаила и Святослава, - про себя произнёс он, перекрестился и поехал, стараясь не превышать допустимой скорости.

Игумен Варлаам, Н. Савченко. «Ты заблудишься в лесу...»

Это кто пришёл? - бабушка нагнулась, целуя внука. - Максюша к нам пришёл! Сейчас обедать будем. Я суп тыквенный сварила. Вку-усный! Как пюре…

Деда дома? - спросил Максим, заглядывая из прихожей в комнаты.

Бабушка отвернулась.

Я же тебе говорила - он уехал, - ответила мама.

А когда приедет?

«Уже никогда, - на мгновение мама прикрыла глаза, удержав слезу. - Господи, никак не привыкнуть… через неделю - сорок дней…»

Всё. Я - на работу! - встряхнулась она. - После сна погуляйте, он на воздухе совсем не был. Только до тебя дошли.

Конечно, погуляем. Такое лето настало! Пообедаем, поспим, а потом в парк обязательно пойдём. Да, Максюш?

Ну, сладкая душа, - мама ткнулась губами в белобрысую макушку, - слушайся бабушку. Я скоро приду.

Правда, скоро?

Но он уже не слушал, убежал к игрушкам, аккуратно сложенным в «детском» углу комнаты. Машинки! Красная, синяя и жёлтенькая. Это - легковые. Ещё есть грузовая с предлинной бочкой и трактор. В машинки интересно играть с дедушкой, он в них понимает и всегда починит, если чего-нибудь сломается. А ещё катает верхом на шее, высоко-высоко, даже до люстры можно дотянуться. Но немножко страшно, потому что пол очень далеко.

Деда! А ты меня спасёшь? В случае чего?

Дед осторожно опустил внука на пол.

Спасу. Ты заблудишься в лесу - я приду тебя спасу!

…- Максюша! - окликнула бабушка из кухни. - Идём, маме в окно помашем. Проводим на работу.

Не успела. Шустрый мальчишка уже стоял на подоконнике, выискивая внизу, под макушками деревьев, мать. Стоял, упёршись обеими ручками в москитную сетку распахнутого окна. Бабушка лишь потянулась к нему, лишь вскрикнула. Хлипкий пластик креплений с треском лопнул, и сетка… и мальчик…

…Шестым, материнским , чувством, мама, не успевшая отойти от дома, обернулась. Её мальчик, её Максимка, падал безнадёжным камушком из окна пятого этажа. Ещё она заметила серое неживое лицо матери, ещё она бежала, бессознательно бежала к тому месту, где уже лежало тельце.

Душа моя! - кричала она. - Сладкая душа моя!

И больше не помнила ничего.

Кто-то подбежал, кто-то звонил в скорую, кто-то пытался привести лежащую женщину в чувство.

Живой! Не разбился! Он живой!

…- Всё будет хорошо, - сказал врач скорой, осмотрев ребёнка. - Небольшой вывих. Вы уверены, что он действительно упал? Оттуда?

Врач недоверчиво посмотрел вверх. Мама, придя в себя от ватки с нашатырём, молча кивала. По щекам текли полоски туши. Бабушка… Она тоже была внизу. Сидя на корточках, то держала Максюшу за плечи, то прижимала к себе, то заглядывала ему в лицо.

Как? Как… - всё спрашивала бабушка, ощупывая тонкие косточки. - Как, Макся?

Меня дедушка спас, - недоуменно оглядывал мальчик суматоху вокруг.

Дедушка?!

Да. Он же обещал!

Оригинал взят у sergey_tikhonov в Идёт следствие: кто такой fater-varus? Приглашаются свидетели

Человек собирает деньги, но кто он такой? Он представляется иеромонахом Варлаамом - https://fater-varus.livejournal.com (имеется сохранённая копия страницы профиля этого журнала).

Нужна помощь. - https://fater-varus.livejournal.com/3271703.html

Нужна помощь.

Расходы в сентябре:

ремонт- 7000р,

пополнение клубной библиотеки- 1400р,

связь (телефон, интернет)- 600р.

Реквизиты:

Яндекс-кошелек: 41001384808069

Карта Сбербанка 4276020318964357

Прошу помощи и репоста.

Пишите имена для молитвенного поминовения.

К некоторым пользователям он обращался через личку с настойчивыми прсьбами о пожертвовании. -

Адрес странички бывшего иеромонаха Варлаама (Дмитрия Якунина) в сети "ВКонтакте" https://vk.com/takeda2013 , а это - он сам: https://pp.userapi.com/c841021/v841021306/1d15d/xkd1wpCRug4.jpg

Страницу Вконтакте он удалил с такой же лихорадочной поспешностью. А потом удалил и свой журнал в ЖЖ. Такое паническое поведение говорит о многом.

Информация о Дмитрии Якунине (иеромонахе Варлааме):

Перешел по ссылке и "встретил старого знакомого". Иеромонах Варлаам (Якунин) служил в с. Акташ, Республики Алтай до 2007 года. Затем был запрещен в служении. История была весьма некрасивая, можно сказать - грязная. Насколько мне известно, запрет не снят и до сего дня.
У него весьма серьезные проблемы со здоровьем и не только с физическим (вроде как - последствия автоаварии).
И ни какого детско-подросткового православного клуба у него нет.

Более того, прочитав закрепленную запись в его "ЖЖ", про храм мч. Евгения, увидел, что он свои собственные реквизиты преподносит, как церковные. На самом деле он не настоятель данного храма уже 10 лет, а в Акташе уже несколько лет, как нет погранотряда и погрануправления.
В данное время храм на территории Республиканского психо-неврологического диспансера.

Попробую ответить на Ваши вопросы.

"А что у него со здоровьем?...Он инвалид? " - Т.к. я не врач, то диагноз поставить не могу и, насколько мне известно, как инвалид официально, он на учете не состоит. Точнее 10 лет назад не состоял.

Но у него явно была травма головы. Т.е. по окружности лба - шрам. Сам он говорил, что это - последствие автомобильной аварии, в которую он попал, будучи 19 летним юношей.

Теперь о его странностях.

Сам по себе о. Варлаам - весьма эрудированный, начитанный и можно сказать - обаятельный. Т.е. он легко производит на новых знакомых самое благоприятное впечатление. Он легко может говорить на любую тему и в любой аудитории, но, мягко говоря, слишком увлекается.

Странность в том, что если человек врет - он все-равно ложь воспринимает, как ложь, но в устах о. Варлаама, даже самые неправдоподобные истории звучали так, что не верить ему было нельзя! Например, мне он рассказывал, что в сан диакона был рукоположен в Псковской епархии и даже там получил "двойной орарь", но позднее выяснилось, что и в иеродиакона и в иеромонаха его рукополагал епископ Баранульский Антоний (Масендич). Причем, разница между хиротониями то ли один, то ли два дня.

Или установив контакт с руководством Алтайского погранотряда он, ни одного дня не служивший в армии, стал носить капитанские погоны и говорил в отряде, что не только служил, но и воевал в Афганистане, в качестве военного врача.

"За что запретили служение, наверное не ответите. " - отчего же, отвечу. За время своего служения в Акташе его странности стали заметны слишком многим. Возникла конфликтная ситуация о которой сообщили правящему архиерею - на тот момент - епископу Максиму (Дмитриеву). О. Варлаама трижды приглашали прибыть на Епархиальный совет для дачи объяснений, но он ни разу не приехал.

Т.е. причина запрета самая мягкая - отказ подчиниться законному требованию епископа. Хотя, ревизионная комиссия на приходе обнаружила многое такое, благодаря чему следует не только запрещать в служении, но и вообще снимать сан. Но об этой грязи я лучше умолчу, т.к. непосредственным свидетелем всего не был.

"Он действительно монах?" - Да. Он был пострижен и рукоположен. Информации о лишении его сана и монашества у меня нет, поэтому я его по прежнему поминаю в молитвах, как болящего иеромонаха Варлаама".

***

Клуб "Клан Такеда":

Япония живет в Бийске (июль 21, 2014) - http://mybiysk.ru/people/japan-lives-in-biisk-4978

Второй удар - непозволительная роскошь. Тренировка клуба "Клан Такеда" по кендзюцу и кюдо (август 9, 2014) - http://mybiysk.ru/culture/the-second-blow-a-luxury-5379

Фото кюдо и кендзюцу исторического клуба "Клан Такеда"

В Бийске состоялась японская чайная церемония (сентябрь 4, 2014)

Клан Такеда | ВКонтакте